Еще до моей поездки на Кипр и личного знакомства с Тиграном я слышал про этого человека от многих моих знакомых и друзей. О таких как он говорят, что его дела идут впереди него. К сожалению, в нашей сегодняшней жизни нечасто приходится встречаться с представителем армянского рода, который не только бережно сохраняет традиции семейного бизнеса, но и продолжает важное дело армянского меценатства и благотворительности. Причем не в одиночку, а вместе со своим двоюродным братом Рубеном, еще одним представителем фамилии Калайджян.
Из истории мы знаем, что не одна сотня школ, больниц, библиотек носила фамилию семьи или семей, благодаря которым они создавались и функционировали. Вспомним хотя бы знаменитое училище «Мелконян» на Кипре. Известна и печальная судьба многих из этих объектов, по разным причинам прекративших свою деятельность – в первую очередь по причине того, что в какой-то момент иссякала воля конкретных людей поддерживать их существование.
В сегодняшней нашей действительности, особенно на постсоветском пространстве, наши соотечественники не особо спешат следовать примеру Адамянца, Манташева и других... Поэтому для меня сегодняшняя история семьи Калайджян – тот яркий пример, которого нам очень не хватает.
Армен Хечоян
Нашу семью перевез на Кипр мой прадед Акоп Калайджян. Род Калайджян происходил из Аданы, там они имели дом, сад и организовали производство сладостей, там родился мой прадед. Не знаю точную дату, но ближе к концу XIX века весь род под влиянием проповедей американских миссионеров принял протестантизм. Это не было чем-то из ряда вон выходящим – в то время в Киликии десятки тысяч армян по разным причинам стали протестантами.
Сама история начинается 15 июня 1915 года, когда по приказу турок все армяне Аданы должны были покинуть свои дома и подготовиться к депортации из города. Начался пеший путь в Дейр-Зор, но вначале никто еще не знал, куда их ведут и что их ожидает. У Акопа и его жены Агапи было четыре дочери и трое сыновей, мой дед Рубен был средним из сыновей, в то время ему было 16 лет.
Через несколько дней пешего пути в направлении Сирии идти стало тяжелей. Запас еды и воды быстро исчерпался и трудно было рассчитывать на помощь. Каждую ночь турки забирали в свои бараки молодых девушек, чтобы их насиловать. В одной из семей отца семейства убили, а мать сошла с ума после того как изнасиловали двух ее дочерей – восемнадцати и шестнадцати лет. На четвертый или пятый день пути она уже умерла, и Акоп Калайджян, который своими глазами видел все несчастья этой семьи, удочерил обеих девушек.
Караван депортируемых еще не добрался до Алеппо, когда ночью один из турецких солдат отозвал Акопа в сторону и сказал: «Я не турок, а курд. Вы меня не знаете, но я вас вспомнил. До войны у вас были деловые отношения с моим отцом, и он всегда очень хорошо о вас отзывался. Всех вас ведут в Дейр-Зор, где вы погибнете. Я хочу спасти вас и уже предупредил в Алеппо своего родственника, он придет и возьмет вас к себе, чтобы спрятать до окончания войны».
Акоп с радостью согласился, но при условии, чтобы взяли и удочеренных им девушек. Курд не хотел увеличивать число людей, которых нужно будет взять из каравана, но Акоп отказывался от возможности спасти себя и свою семью, если его новых дочерей вместе с другими поведут дальше в Дейр-Зор. Неизвестно точно, как он добился своего – то ли убедил курда, то ли дал денег. Курд объяснил, что надо сделать в Алеппо, чтобы его родственник их узнал.
В Алеппо этот человек, вождь местного курдского племени, взял к себе домой всю семью. Объяснил, что может держать их у себя с тем условием, чтобы они выглядели как курды, никто не должен знать, что на самом деле они армяне. Помогло то обстоятельство, что семья была туркоязычной. В Адане было трудно сохранить армянский язык или выучить его. Мой дед выучил армянский только здесь, на Кипре.
У курдов в Алеппо принято было делать татуировки на лбу, и всем членам семьи сделали такие татуировки, чтобы они не отличались от остальных. Всем сменили имена, и Акоп стал Джамалом. Он работал садовником, потому что хорошо разбирался в садоводстве, Рубен стал Рашидом и работал помощником хозяина кофейни. Он ходил от дома к дому в курдском квартале, забирал и разносил товар, разносил кофе. Девушки работали портнихами, шили одежду, скатерти и пр. Они стали носить чадру, как мусульманки, и так семья жила вплоть до окончания войны в ноябре 1918 года. За это время двое сыновей-близнецов хозяина полюбили двух спасенных Акопом девушек, женились на них, и эти девушки остались в доме и после войны. У каждой из них было по одному сыну, у них были армянские имена: у одного – Шант, у другого – Кайцак.
Моя тетя Беатрис (дочь Рубена) как-то мне рассказывала, что в 1960-х годах она вместе с родителями побывала в Сирии. Отправились на пароходе в Латакию, затем на поезде доехали до Алеппо. В Алеппо мой дед ходил по городу, пытаясь найти дом курда, где жил во время войны. Три с половиной года проработав разносчиком, он хорошо запомнил улицы Алеппо, карта квартала осталась у него в голове, и вот когда дед нашел знакомый переулок, кто-то окликнул его: «Рашид, это ты?». Мой дед увидел перед собой одного из братьев-близнецов, женившегося на его сводной сестре. Спустя сорок с лишним лет они так и продолжали жить в старом доме…
Вернемся в ноябрь 1918 года. Война закончилась, Киликию уже освободила французская армия, и выжившие армяне могли туда вернуться. Мой дед Рубен пешком отправился в Адану, он не хотел ждать, пока будет готова вся семья. Днем спал под деревьями или в пещерах, чтобы никому не попадаться на глаза, а ночью шел. За четыре дня он добрался до Аданы. Увидел, что их дом занят турецкой семьей, их производство тоже забрали себе турки. Но поскольку Османская империя проиграла войну, напуганные турки готовы были признать права вернувшихся армян – да, это ваше, мы готовы вернуть. Началась новая глава в жизни моего деда. Он видел столько зла, насилия, столько армян – мужчин, женщин, детей – убили у него на глазах, что в нем жили ненависть, жажда отмщения. Вместе с некоторыми другими молодыми армянами он вступил в добровольческий отряд, чтобы мстить бывшим турецким полицейским, военным, другим должностным лицам режима. В Киликии тогда царил хаос – турецкой власти не было, французы еще не установили полный контроль. В одном из боев дед был ранен турками, тогда врачей поблизости не было, ему не вытащили из ноги пули, и они так и остались до конца жизни. Не уверен, что дед и его товарищи убивали только солдат, бывали случаи, что они входили и в дома. Сейчас я думаю о том, что он делал – правильно ли было убивать турок после окончания войны? Но можно ли осуждать армян того поколения, если сам не испытал то же, что и они? Дед столько всего пережил, что не мог спать по ночам.
Когда мой дед Рубен умирал в 1979 году, отец был рядом в последние секунды его жизни и слышал, как перед смертью он произнес: «Турецкие варвары». Умирая, он снова переживал события более чем 60-летней давности, которые свежо сохранились в памяти.
Как известно, в 1921 году французы внезапно решили вывести войска из Киликии, передать ее кемалистам, хотя во время войны обещали армянам за военную поддержку создать здесь христианское государство. Поняв, что у них нет будущего на своей исторической земле, армяне стали возвращаться в Ливан, Сирию, в том числе туда, где они уже провели годы войны. Однако дед решил отправиться на Кипр, поскольку это было ближе и власть на острове принадлежала не мусульманам, а англичанам – он был британской колонией. Всей семьей они отправились из Аданы в Мерсин, там сели на корабль, следующий на Кипр. Перед этим они думали, как поступить со своим имуществом – домом и производством. Ведь армяне тогда ничего не могли продать, никто из турок не хотел покупать то, что мог надеяться получить бесплатно. Один из их турецких соседей, врач, был неплохим человеком. Они договорились с ним передать ему бесплатно право собственности на дом, производство и магазин – если в будущем он сможет продать дом, то пошлет деньги им. Когда они прибыли на Кипр, сосед-турок сообщил им, что имущество забрали кемалистские власти, и он ничего не сможет послать. Вдобавок у него самого возникли проблемы, его привлекли к суду за помощь армянским беженцам и получение от них собственности.
Корабль причалил в гавани Ларнаки, тогда это был самый крупный порт на острове, где находилась британская таможня. Теперь на месте высадки стоит памятник в честь того события. Там армяне в течение месяца оставались в изоляторе, пока британцы не выясняли паспортные данные и не выдавали беженцам документы. Вначале армяне жили с «нансеновскими паспортами», введенными для беженцев Лигой Наций, потом принимали кипрское гражданство. Вскоре семья открыла и здесь, на новом месте жительства, кондитерский магазин, который через два-три года пришлось закрыть из-за ограниченного рынка сбыта. Тогда дед решил заняться другим бизнесом, продавать ткани. Покупал качественные английские ткани и развозил по деревням близ Ларнаки.
Затем он познакомился с Мари Наапетян, моей бабушкой, осиротевшей во время Геноцида. Она была родом из Смирны, и ее отправили на Кипр к дальним родственникам. Она была армяноязычной, прихожанкой Армянской Апостольской Церкви. И сказала деду, что выйдет за него замуж, если он будет говорить по-армянски и станет прихожанином Армянской Церкви. Мой дед был единственным из членов семьи Калайджян, который вернулся из протестантизма в Апостольскую Церковь и обучился говорить по-армянски. Потом он стал достаточно успешным бизнесменом в Ларнаке и всегда очень близко принимал к сердцу судьбы беженцев. В 1974 году, когда Кипр разделился из-за вторжения турецких войск и в Ларнаку прибыло много беженцев, он многим находил место для жительства, давал работу, потому что сам хорошо знал, что значит потерять все и начать сначала. Будучи большим патриотом, он делал для армян все что мог.
Он был одним из немногих армян того поколения, кому удалось наладить отношения и с местными греками, и с турками. Были такие армяне, которые не хотели иметь дел ни с турками, ни с греками, а только с англичанами. Но дед пользовался большим уважением особенно у греков, хотя говорить по-гречески не умел. Приехав на Кипр в возрасте 22 лет, он должен был учиться говорить и по-армянски, и по-гречески. Его помнят до сих пор. Даже сегодня, когда люди в Ларнаке слышат мою фамилию, многие спрашивают: «Ты внук Паблоса Калайджяна?» Грекам трудно было произносить имя Рубен, и они дали деду прозвище Паблос. В Ларнаке есть старик, которому уже 90 лет, каждый раз при виде меня он вспоминает, как мой дед заходил к ним в дом, как ночевал там, как утром они с его отцом, хозяином дома, пили водку. Всю жизнь дед ел вдоволь, пил, курил, не боялся за свое здоровье, потому что совесть у него была чиста.
Позднее дед открыл магазин тканей, в 1950-х годах отец и дядя тоже стали участвовать в этом бизнесе. Магазинов стало уже три, и теперь наши магазины известны по всему Кипру. Приезжают издалека, чтобы купить ткань самого высокого качества.
Дед был колоритной личностью, в том числе и внешне: высокого роста, весом около 150 килограммов, седой. Носил костюм и осанкой походил на настоящего джентльмена, но, конечно, все знали, через что ему пришлось пройти. Его родственники, прибыв на Кипр, не стали поддерживать с ним близких отношений. Одна из причин была религиозной – ведь они остались протестантами. Другой причиной было то, что он в Киликии мстил туркам, а они были готовы простить прошлое. Правда, на Кипре дед ничего не имел против местных турок, понимая, что они не имеют отношения к Геноциду. Из дочерей Акопа никто не остался на Кипре. Одна переехала в Англию, а три другие – в США.
Когда армяне прибыли на Кипр в начале 1920-х годов, большинство из них говорили по-турецки. По языковой причине им было легче обосноваться либо в турецком квартале, либо поблизости от него – так они могли быстрее узнать законы и правила жизни в новой стране. За пять-десять лет они большей частью собрались в новом квартале Ларнаки, который стал армянским, здесь до сих пор можно видеть очень красивые каменные дома. Недалеко от этого квартала находилась школа «Американской академии» – армяне большей частью отправляли своих детей учиться в английские школы.
Квартал оставался армянским до 1960-х годов, следующее поколение уже начало рассеиваться. Сегодня это больше не армянский квартал, но здесь есть улицы с армянскими названиями, например, улица Св. Месропа Маштоца. Несколько красивых домов очень хорошо сохранились, они позволяют судить о том, каким был некогда квартал. Сохранился и каменный дом моего деда.
Помню, как отец говорил, что в нашем доме запрещено говорить по-турецки. Хотя мой дед никогда свободно не говорил по-армянски, всегда ему было трудно, поскольку он изучил язык уже взрослым. Читать он не умел, только разговаривать. Но сам же запрещал говорить по-турецки. Бабушка была большой патриоткой, очень религиозной женщиной с твердыми принципами. Когда они с дедушкой ругались, использовали турецкий, чтобы их не поняли дети, но отец с братом кое-что понимали. Отца звали Петросом, у него был брат Арам и две сестры – Анаит и Беатрис.
Итак, дома запрещалось говорить по-турецки, все ходили в армянскую начальную школу и должны были вырастить в сердце армянский дух. Он передался и нашему поколению.
Когда отец умирал от рака, я был рядом, как и он был рядом во время смерти моего деда. Отец говорил разные слова, вспомнил родителей, но его последним словом было «Адана». Хотя сам он никогда не бывал в этом городе, он знал, что означала Адана для армян и особенно для нашей семьи.
Моя мать – англичанка по отчиму и датчанка по материнской линии. Мой отец был связан со своим будущим тестем по бизнесу. Однажды тот приехал на Кипр и взял с собой дочь примерно 22 лет. Мой отец был на 13 лет старше. Они поженились, и у матери не было выбора, она поняла, что должна выучить армянский, ее дети должны быть армянами. Хотя моя мать и не армянка, я не чувствую в себе меньше армянского духа, меньше патриотизма. Патриотизм деда сохранился и передался мне. Мне было 4 года, когда он скончался. Когда смотрю на его фото, чувствую, что он сверху следит за мной.
У меня есть фотография, где дед снят рядом со своей повозкой в сапогах и широких брюках, какие в то время носили все. С этой повозкой он обошел пешком все села в районе Ларнаки – ходил летом и зимой, продавая отрезы ткани. В то время у сельчан часто не было денег, и они расплачивались яйцами, молоком, мясом, хлебом – происходил натуральный обмен. С собой у него были нож и револьвер на случай нападения грабителей.
Это обручальное кольцо у меня на пальце принадлежало моему деду Рубену Калайджяну. На внутреннем ободе выгравирована дата свадьбы бабушки и дедушки «22.11.22» – 22 ноября 1922 года. После смерти деда отец снял у него с руки это кольцо, чтобы передать мне. Кольцо было мне настолько велико, что когда я решил его уменьшить, из одного кольца могли бы сделать два моего размера. Теперь я буду носить его до самой смерти, как носил дед, а сыну скажу, чтобы после моей смерти он его снял и передал моему внуку.
Говорит ответственный директор фонда «Калайджян» Акоп Гаспарян:
Фонд Калайджян был создан в 1984 году братьями Калайджян. Этот дом престарелых они построили для общины в память о своих родителях, Рубене и Мари Калайджян. Братья хотели иметь в общине такой дом, потому что старики-армяне того времени, нуждавшиеся в услугах дома престарелых, должны были идти в греческие дома. Так как многие наши дедушки и бабушки говорили по-турецки и не владели греческим языком, они там чувствовали себя не очень комфортно. Сначала Арам жертвовал фонду свой депутатский оклад и вкладывал деньги из своих личных средств. Потом его дело продолжил Петрос. Сегодня сыновья Арама и Петроса – Рубен и Тигран – продолжают осуществлять мечту своих отцов.
Первоначально было построено одноэтажное 12-комнатное строение. В 1995-м поставили часовню Сурб Аменапркич, чтобы наши старики могли удовлетворять свои духовные потребности. Раз в месяц никосийский священник совершает службу, и старики причащаются. В 2005 году был достроен второй этаж, он называется этажом Арусяк и Алис Рафаелян – две сестры подарили свой земельный участок фонду Калайджян в благодарность за то, что провели здесь последние годы жизни. Этот участок решили не продавать ради строительства второго этажа, а построить на нем здание, которое будет приносить фонду постоянный доход. Работа уже идет.
На открытии нашего дома престарелых в 1988 году присутствовали министр внутренних дел Кипра Христодулос Вениамин и католикос Киликийский Гарегин. В 1995 году часовню освятил католикос Киликийский Арам. А в 2005-м здесь побывал президент Кипра Тасос Пападопулос.
Сегодня у нас в доме престарелых 11 сотрудников под руководством директора. Я занимаю пост ответственного директора фонда Калайджян, отвечая и за дом престарелых, и за образовательные проекты фонда. Здесь 24 постояльца: 7 греков, остальные – армяне. Когда построили второй этаж, комитет, который руководит фондом Калайджян, счел возможным принимать в наш дом престарелых некоторое количество греков. Речь идет в первую очередь о жителях Кипра. Это не должно мешать и не мешает нам принимать армян, если у них есть такое желание. Мы всегда найдем для них место.
Наши постояльцы – старики, нуждающиеся в уходе. Они сами принимают решение. Знают, что есть дом престарелых, приходят к нам и говорят, что хотят здесь дожить остаток своих дней. И мы их принимаем. Среди них есть одинокие люди, есть те, кому их дети не могут обеспечить должного ухода. Бывает так, что муж и жена работают, дети ходят на учебу и целый день некому ухаживать за стариками.
У нас 24-часовой уход за постояльцами, постоянно присутствует медсестра. Их у нас две, обе армянки из Армении, одна живет здесь же, в доме престарелых. Сестры ухаживают за стариками, следят за чистотой, при необходимости могут покормить тех, кто самостоятельно не в состоянии этого сделать. На каждом этаже есть ночные дежурные. Таким образом, круглые сутки все наши подопечные под присмотром. Раз в месяц нас посещает врач, доктор Адамян, при необходимости он приходит по нашему звонку – все это он делает бесплатно. Один повар работает с семи утра до часу дня, второй – с часу дня до семи часов вечера.
Возраст наших постояльцев – от 63 до 100 лет. Есть среди них лежачие, и наша забота продлевает им жизнь. Мы считаем своей обязанностью ухаживать за нашими стариками как за собственными родителями. Самое главное для старого человека – постоянная забота в широком смысле слова. Видя заботу, чистоту и все прочее, не только армяне, но и многие греки хотят, чтобы их родители оказались у нас. Наши старики проводят время в покое: обычно они играют в нарды, смотрят у себя в комнате телевизор или читают.
Несмотря на помесячные выплаты постояльцев, наш дом престарелых никогда не получает прибыли и не должен получать. Всегда имеют место убытки. Их покрывает семья Калайджян, чтобы дом мог продолжать свою деятельность.
Некоторые из наших стариков прибыли в Ларнаку, спасаясь от резни. Они высадились там, где сегодня стоит памятник жертвам Геноцида армян, в финансировании которого также принимал участие фонд Калайджян. Есть у нас беженцы войны 1974 года из Фамагусты.
Кроме дома престарелых, фонд Калайджян поддерживает образование. На Кипре две ступени школьного образования: первая – до 12 лет, вторая – с 12 до 18 лет. Есть государственные бесплатные и частные платные школы. «Нарек варжаран» – бесплатная школа первой ступени, она финансируется кипрским правительством. Если ребенок из армянской общины Кипра закончил начальную школу «Нарек» и хочет продолжить учебу в частной платной школе второй ступени, его родители могут обратиться к нам и ежегодно получать стипендию. Стипендиатов у нас немало. Мы это начали в прошлом году и в этом учебном году продолжим.
Фонд Калайджян предоставляет грант лучшему ученику Американской академии – школы второй ступени в Ларнаке. Его определяет Совет Попечителей, необязательно, чтобы получателем был армянин.
Мы также выделяем грант при обучении на магистра в Американском университете Армении. Кипрский армянин, который закончил здесь колледж или университет и хочет стать магистром, может обратиться к нам и поехать на два года в Армению. Мы финансируем его учебу, но не оплачиваем проживание. Проект мы начали в этом году, и пока еще никто к нам не обращался. Будем надеяться, что в следующем году появятся желающие получить диплом Американского Университета Армении, который признается везде.
У нас также есть культурное подразделение фонда, которое занимается издательскими проектами. Мы издали на греческом и английском языках книгу Александра Хаджилираса. Этот писатель обратился к нам с просьбой, и мы с большой любовью все сделали, потому что увидели пользу его книги – в ней обобщена вся история армянской общины, показана древность присутствия армян на Кипре. Также наш србазан подготовил книгу про погромы армян в Адане, а мы профинансировали издание. Третий наш издательский проект – мы взяли на себя часть затрат на издание книги Егиа Гаяяна об училище «Мелконян».
Как видите, фонд Калайджян ведет достаточно широкую деятельность, в том числе, например, он внес свой вклад в увековечение памяти о Геноциде армян и появлении на Кипре армянских беженцев. Речь о памятнике, посвященном 24 апреля 1915 года в Ларнаке. Установка монумента была мечтой Петроса Калайджяна. Представляя в парламенте интересы армянской общины как ее выборный делегат, по статусу приравненный к депутатам (кроме армян, право на такое представительство имеют представители католиков с итальянскими корнями и арабов-маронитов), он донес эту идею до теперешнего президента Димитриса Христофиаса, который был в то время председателем кипрского парламента.
Идея была одобрена и кипрским правительством, и муниципалитетом Ларнаки. Муниципалитет выделил под памятник ту землю на побережье, на которую высаживались первые беженцы с кораблей. Ранее тот же муниципалитет принял решение, что на этой части побережья Ларнаки не должен воздвигаться ни один памятник, но в знак уважения к армянской общине и Петросу Калайджяну было принято решение поставить памятник именно здесь. Конечно, все происходило с согласия руководства Кипра и Армении. В то время на Кипре находился президент Роберт Кочарян, он заложил первый камень в фундамент памятника, а уже по завершении работ открывал памятник президент Кипра Димитрис Христофиас. Оплату работы скульптора, архитектора и другие затраты, связанные со строительством памятника, взяло на себя кипрское правительство. Затем фонд Калайджян взял на себя затраты, связанные с благоустройством территории возле памятника.
Наш фонд находится в очень хороших руках. Работу Тиграна и Рубена должны продолжить их дети.
